Новый год, японские традиции и А/А.
Хацухинодэ
Акихито стоит на пирсе в ожидании рассвета нового года и, зажмурившись, представляет, как все вокруг заметает снежным покрывалом… Негромкие шаги за спиной — и фотограф в плену крепких объятий. Он дергается от неожиданности, но узнает знакомый аромат одеколона и сигарет.
— Асами? Снег идет!
Асами крепче прижимает Акихито к себе, касается губами его макушки и отвечает:
— Да… — хотя снега нет и в помине.
Но ему давно известно, что Акихито дано видеть недоступное остальным…
Они стоят, прижавшись друг к другу и не обращая внимания на пронизывающий холод, пока на утреннем небе не заалеет тонкая полоска.
А потом на город опускается первая снежинка.
О-микудзи
Вынырнув из толпы, Акихито победно вскидывает вверх кулак с зажатыми в нем предсказаниями:
— Вот! Тебе я тоже взял!
Асами, не пожелавший помять новое хаори в толчее внутри храма, пожимает плечами и прикуривает сигарету. Акихито протягивает ему одну бумажку, нетерпеливо заглядывает в другую, бормочет: «Сойдет!» и прячет ее за пазуху. Асами же небрежно кладет свое предсказание в бумажник не читая, и Акихито с удивлением спрашивает:
— Что, даже не посмотришь?
— Щката га най! — философски отвечает Асами, увлекая любовника прочь от храма. Тот скептически на него смотрит, но не комментирует, и беспрекословно идет следом.
Асами усмехается и незаметно поглаживает пальцем свой новый талисман.
Отосидама
— Малыш…
— Я не ребенок!!!
У Акихито обиженно дрожат губы: ему уже давно двадцать три, а Асами обращается с ним, как с сопляком! Пестрый конверт из дорогой бумаги ручной работы валяется на столе, словно утонченное издевательство, и Акихито отворачивается, чтобы не видеть ни его, ни удивленно поднятую бровь любовника.
Через мгновение его разворачивают к себе и крепко целуют. Акихито отвечает, — сначала неохотно, но постепенно втягиваясь, — а когда Асами прерывает поцелуй, упрямо бормочет:
— Все равно не возьму…
— А если натурой? — шепчет в ответ низкий сексуальный голос, и Акихито вздыхает и безнадежно машет рукой, понимая, что в очередной раз проиграл.
Или, может, выиграл?
Хацу-юмэ
— Ну, что приснилось?
— Фудзи, сокол, баклажаны, — бормочет Акихито в подушку. Его бесцеремонно переворачивают на спину, крепко вжимают в матрас горячим тяжелым телом и интересуются:
— А поподробнее? Я, может, не один из семи богов счастья, но попытаюсь воплотить твой сон в жизнь…
Акихито, едва не заорав от ужаса, пытается вырваться из объятий любовника, представив, как тот в костюме сокола имеет его баклажаном на склоне священной горы. Асами веселится вовсю, крепко сжимая трепыхающееся в панике тело, и косится на выглядывающий из-под подушки краешек старинной гравюры с парусником-такарабунэ.
Что бы там не удумало его сокровище, но сегодня из постели Асами его не выпустит.
Химэ хаджимэ
Асами в изнеможении опускается рядом с Акихито, переводит дыхание и крепко прижимает к себе обессиленного любовника. Как только взгляд мальчишки обретает какую-то осмысленность, Асами нежно проводит губами по его скуле, коротко прихватывает мочку уха и шепчет:
— Хмм… кажется, по традиции, в подобном случае я обязан написать хокку…
Акихито какое-то мгновение непонимающе смотрит на него, потом фыркает и тянется за поцелуем. Асами с удовольствием отвечает, перехватывая инициативу, и мысленно соглашается, что поэт из него никакой.
Лучше он приложит все усилия для того, чтобы каждый их с Акихито оргазм был так же восхитителен, как этот… вне зависимости от дат и времен года.